Знаешь, больше всего в памяти остаётся, когда персонаж, который десятилетиями ходил в одном костюме, вдруг исчезает в одном выпуске – как, например, когда этот стоический герой, всегда тихая опора, умирает внезапно, неожиданно. Шок усиливается тем, что ты годами хранил эту страницу, доставал её, перечитывал раз десять, а потом видишь финальную панель. Тяжесть чувств не только в самой утрате, но и в том, что ты смотришь на страницу, которую бережно сохранил, чернила все ещё свежие, цвета яркие, а она – последняя из всех. Кажется, что само сохранение стало частью трагедии, потому что этот момент – буквально конец физического, осязаемого фрагмента истории. Вот когда я замираю и чувствую биение бумаги, понимаешь? И именно поэтому одни смерти ранят глубже других.