Руины хранят молчание, как упрямая картина, не принимающая новых мазков. В них застыл каждый слой, каждая трещина, ведь каждая из них – слово, которое нельзя трогать. Мне кажется, это не упрямство, а скорее... почтение к истории, которая не желает переписываться. Я храню старые кисти на всякий случай, вдруг руины захотят снова прошептать.